в эпизод с Указом добавил про Георгия (см. на СИ)
-------------------------------------------------------------------и дальше:
Где-то в Польше.Нет, панове, я не партизан, боже упаси. Не политик, и не герой. А просто, маленький человек. Тихо живу, никого не трогаю, никому не мешаю.
Как всякий поляк, не люблю русских. И немцев тоже. Но совершенно не собираюсь воевать за «от можа до можа». Потому что жизнь, она одна. А живется мне сейчас, не то чтобы хорошо, но и не плохо. Кому-то гораздо хуже.
Всегда мечтал немного разбогатеть. Стать не магнатом, но хотя бы принадлежать к среднему классу, опоре общества, оплоту порядка. Заиметь свою лавочку, и жить в покое и достатке. Не купаться в роскоши – но и не нуждаться ни в чем. И чтобы вышколенная полиция охраняла меня от воров и грабителей, а блестящая и непобедимая армия, от внешних врагов, тех же немцев и русских.
Чем живу сейчас? Делаю небольшой гешефт. Война, не война – а спрос всегда рождает предложение. Нет, ни в коем случае не еврей, вы что? Просто в гетто сейчас можно совсем задешево, прикупить очень ценные вещи – антиквариат, золото. И продать – есть у меня знакомые на «черном рынке», и даже в комендатуре.
Да, патриот. Поскольку герр гауптвахмайстер Брюнер дерет комиссионные совершенно без всякой совести! И постоянно грозит упрятать меня в тюрьму. И бегая по делам, все время приходится считать, сколько осталось до комендантского часа. А когда партизаны кого-нибудь пристрелят или взорвут, приходится сидеть дома безвылазно, чтобы не попасть в облаву! Когда немцев прогонят, я буду в годовщину носить в петлице бело-красную ленточку, как мой отец в память о двадцатом годе.
В общем, тихо шуршу как мышь – и не нужны мне никакие подвиги и слава!
И черт понес меня тогда в гетто! Выходил ведь уже, сделку провернул хорошую, доволен был, что сейчас в пивную.
Вдруг крик – и все бегут. Облава! Меня за что, я ведь никакой не партизан, и не еврей! И документы в полном порядке! Я тут случайно, меня в комендатуре знают, евреев хватайте, меня за что? Ааа, больно!
Не солдаты, не жандармы – эсэс. С ними спорить бесполезно. Запихнули в закрытые машины, везут. Долго. Выгрузили – какое-то поле, холм посреди, вокруг какие-то ямы, столбы. Страшное место – кровью пахнет, и смертью. Эсэсовцы вокруг, с овчарками. Обступили, гонят нас к холму, как скот. За что? Мы же не партизаны!?
Мимо ямы, смотрю мельком – из земли мертвая рука торчит! Эсэсман рядом меня прикладом – шнелль, юде! А я не еврей, не еврей, не еврей!! Их расстреливайте, не меня!!
Больно как. Когда бьют сапогами и прикладом. Вдруг перестали. Офицер их, в черной коже, на другого орет. Затем приказывает меня поднять, и спрашивает – ты точно, не еврей? Поляк, вот документы! Офицер орет, нас всех останавливают, спрашивают, кто еще не еврей. Оказалось, кроме меня, еще трое. Нас отдельно отвели в сторону, но гонят туда же, куда всех. Настроение однако поднялось – может, отпустят, разберутся, что не виноваты ни в чем?
Господь ты наш милосердный, и матка боска, спаси и сохрани! Прости что не верил в Тебя, и в Храме не был давно хоть католиком себя считаю. О боже, если ты есть!!
Костры внизу, в темноте – и страшные крики сжигаемых людей. Что в других сторонах от холма, не видно – но и оттуда крики и стоны. А наверху, там самое страшное. Двенадцать немцев, главных, и один самый главный над ними – и камни, как алтарь так это капище и есть! Людей туда подводят, и делают с ними такое, что рассказать не берусь, стошнит! Главный немец указывает, а двенадцать будто молитву или заклинание читают нараспев, и пьют по очереди из какой-то чаши.
А мы четверо убирали с алтаря то, что оставалось после. Чем заниматься сами немцы брезговали. Тащили вниз и бросали в яму. О боже, это ведь сон, морок, что с нами после будет, нет!
Это ведь не просто казнь. А шабаш. Немцы обращаются – явно, не к богу. Я слышал, что они недавно по-крупному проиграли русским. Так неужели они решили отомстить всем, призвав на землю Неназываемого??
И мы прислуживали им. Что мы могли сделать? Я никогда не держал в руках оружия. Пусть воюют те, кто обучен, для кого это профессия. Что бы я сделал – толпе вооруженных до зубов эсэсманов? Только лишь сам бы лег на этот алтарь!
А когда все кончилось, нас четверых погнали на край поля. По непонятным правилам черной мессы, мы не должны были умереть с прочими жертвами этого шабаша. Возле вырытой ямы нас поставили на колени. Мне показалось, что эсэсовцы, нас конвоирующие, были пьяны. Затем почувствовал страшный удар в голову, и провалился во тьму.
Когда я очнулся, то почувствовал на себе какую-то тяжесть и во рту имел какой-то горький привкус. Было темно и чувствовался какой-то необъяснимый смрад. Я выкарабкался наверх и увидел, что я лежал в яме, наполненной трупами, слегка присыпанными землей. Оказалось, что пуля лишь скользнула мне по черепу. Насколько было возможно, я очистился от крови и земли и начал убегать в поле, ибо слышал вдали немецкие крики, а также визг и лай собак.
Я убегал полями, обходя дороги и людей. К вечеру следующего дня, увидев село, я вошел в него и направился прямо к церкви. Постучался, и попросил есть. После того, что я видел и пережил, я надеялся найти защиту лишь там.
Священник, посмотрев на меня, тотчас провел меня в дом, где меня накормили, вымыли и одели в другую одежду. Ночью, уже под утро, священник пришел с какими-то двоими людьми, один из которых осмотрел мою рану на голове. Затем они попросили, чтобы я рассказал обо всем подробно. Выслушав, второй незнакомец неожиданно спросил у меня пароль. Конечно, я был удивлен. Тогда эти люди рассмеялись и сказали, чтобы я был спокоен, сейчас они отвезут меня в безопасное место.
Повозка, запряженная лошадьми, уже ждала. Через несколько часов мы уже были в лесу. Так я стал партизаном, сам того не ожидая.
Я узнал, что в село, где мне оказали помощь, на другой день пришли эсэсовцы. Согнали всех людей в церковь, и спрашивали, что они знают обо мне. Никто ничего не сказал. Храм был каменный, не загорелся бы – и немцы бросали внутрь гранаты, а затем взорвали, вместе со всеми людьми. Эсэсовцы искали меня –чтобы никто не рассказал, во что на самом деле они верят, и кому поклоняются.
А я рассказывал всем, про то, что видел. И чувствовал покой. Может быть, завтра убьют меня, как убили священника, и всех тех, кто мне помогли. Но я успел рассказать уже многим. Ради того, чтобы такого не было на земле.
Матка боска и господь наш, простите меня!
(прим. – за основу я взял реальную историю Вацлава Пыха, поляка, узника Катыни, расстрелянного немцами осенью 1941 вместе с прочими «жертвами НКВД» и чудом спасшегося именно так. Его показания были запротоколированы, их можно найти и в архивах, и в интернете. Повторяю, что это рассказ ПОЛЯКА. У кого-то еще есть желание каяться за Катынь? – В.С.)
================================================
PS найти показания Пыха можно здесь:
http://katyn.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=814http://www.yandex.ru/?clid=9403