#379 Road Warrior » 09.03.2016, 14:11
15 августа 1854 года. Раннее утро. Копорский залив. Борт десантного катера «Дмитрий Донской».
Капитан ФСБ Васильев Евгений Максимович.
Мы выбрались из внутренних помещений «Дениса Давыдова» на открытую всем балтийским ветрам палубу. Солнце еще не взошло, но на востоке небо уже окрасилось в нежно-розовые тона. По броне бэтэра стекали капли воды. Я улыбнулся и шутливо сказал:
– Господин ротмистр, карета подана!
Ротмистр задумчиво посмотрел на БТР, вокруг которого уже суетились морпехи и моряки десантного катера, разнайтовывая их. Несколько морпехов по хозяйски укладывали в боевые машины какие-то коробки и мешки. Шеншин улыбнулся и неожиданно продекламировал мне по-английски:
Three wise men of Gotham
Went to sea in a bowl:
And if the bowl had been stronger
My song would have been longer*
(*Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу, Будь попрочнее старый таз, длиннее был бы мой рассказ... Перевод С. Маршака, тогда ещё написан не был.)
– Николай Васильевич, не бойтесь, – сказал я ему с улыбкой. – Эти, как вы говорите, «тазы» достаточно прочны и неплохо плавают – уж поверьте мне. Иначе моя песня (*в оригинале это именно песня, а не рассказ) сегодня бы не прозвучала. Да и наш БТР пойдет вторым по счету. К тому же у вас было намного больше шансов утонуть в той чухонской лайбе, на которой вы пытались удрать от англичан.
– Вы правы, – с кривой усмешкой сказал он. – Только вот та лайба, знаете ли, была деревянная... На ней можно было перевернуться, но не потонуть. А вот насчет вашего – как вы его там назвали – бэтэ… – в общем, чего-то там – я не столь уверен... Ну и ладно, помирать, так с музыкой, – и он, перекрестившись, забрался в откинутую дверь бэтэра.
Вслед за ним влез и Ваня Копылов. Мы закрыли все люки, водитель завел двигатель, и все стал ждать, когда десантный катер приблизится к берегу. Потом опустилась аппарель, и наша машина скользнула в воду, подняв столб брызг. Шеншин опять перекрестился, но, увидев через смотровые приборы, что мы не тонем, а бэтэр уверенно движется в сторону берега, успокоился. Когда же он почувствовал, что колеса зацепили твердую землю, то и вовсе повеселел.
– Да, Евгений Максимович, – сказал он, – вы были правы – ваш «тазик» попрочнее будет...
Когда боевая машина окончательно выбралась на берег, мы открыли люки и осмотрелись. Нас уже ждала «Кушетка» – такое название носила командно-штабная машина Р-149БМР. С помощью установленной на ней радиостанции мы будет поддерживать связь с нашими кораблями.
А потом мы двинулись по довольно неплохой проселочной дороге на восток, в сторону Красной Горки. Оттуда мы намеревались добраться до Ораниенбаума, или, как его называют моряки – Рамбова.
Я высунулся из люка и стал наблюдать за тем, что мне удалось рассмотреть сквозь предрассветную полумглу. Так мы ехали почти два часа. По дороге мы проскочили несколько деревень, самой большой из которых была Устья, которая в наше время стала Сосновым Бором, и в которой была построена АЭС. Встречавшиеся нам крестьяне шарахались от нас и испуганно крестились.
В районе Красной Горки мы обнаружили казачий разъезд. Шеншин вышел из БТРа и переговорил о чем-то с хорунжим, который командовал этим разъездом. Он подозрительно косился на наши боевые машины, но, похоже, о Шеншине его уже предупредили, или они просто где-то раньше встречались. Во всяком случае, хорунжий, закончив беседу, козырнул ротмистру, Шеншин забрался на броню, и наши бэтэры тронулись в сторону Ораниенбаума, сопровождаемые одним из казаков.
К воротам Большого, или, как его еще называли, Меншиковского, дворца мы подъехали со стороны Главного фасада. Было уже около половины шестого утра. Шеншин о чем-то переговорил с выбежавшим ему навстречу начальником караула, после чего мы въехали вовнутрь, где и остановились. Морпехи выбрались из бронетранспортеров, и с любопытством огляделись по сторонам. Некоторые уже были здесь, в XXI-м веке, и теперь сравнивали внешний вид дворца который был в пропавшем неизвестно куда будущем, с тем, который сейчас был перед ними.
– Господа, – сказал нам подошедший подпоручик, опасливо поглядывая на наши боевые машины и стоящих рядом с ними морпехов. – Я попрошу вас немного обождать здесь. А вам, господин майор, и вам, господин капитан, я предлагаю пройти со мной.
Мы вчетвером отправились в сторону восточного флигеля дворца, где, как оказалось, находилось караульное помещение.
– Господа, – улыбнувшись произнес ротмистр, когда мы вошли в караулку, – позвольте вам представить моего кузена, подпоручика лейб-гвардии Волынского полка Ивана Тимофеевича Алексеева. Ваня – это майор Копылов, а это – он показал на меня – капитан Васильев. О моих приключениях я расскажу тебе чуть позже. А пока попрошу проводить меня на станцию телеграфа, – сказал Шеншин. – Мне надо срочно сообщить важные сведения государю. Ты же распорядись, чтобы боевые машины, на которых мы приехали, убрали подальше от лишних глаз. И еще, господ офицеров и их людей неплохо было бы накормить.
Подпоручик козырнул и отдал команду караульным солдатам:
– Блохин, Варварин – определите эти самодвижущиеся повозки в каретный сарай – скажете – я приказал. Там есть свободные места – они должны поместиться. Ты, Голубев, проводи господина ротмистра на телеграфную станцию. А вы, господа, – обратился к нам подпоручик, – пройдемте со мной. Я распоряжусь, чтобы вашим людям принесли поесть. А вас, господа, я попрошу быть моими гостями.
Мы вышли из караульного помещения, и проследовали за подпоручиком. Краем глаза я заметил, как в одном из окон дворца на мгновение мелькнул чей-то силуэт. Как мне показалось, женский.
В комнате для дежурных офицеров нас усадили за стол, и денщик подпоручика Алексеева с удивительным проворством выставил на столешницу глиняные блюда с нарезанной ломтями ветчиной, сыром, копченой рыбой, кусками холодной курицы и ломтями хлеба.
– Угощайтесь, господа, – сказал наш хозяин, – чем богаты, тем и рады. Извините, что еда не столь разнообразна – вы приехали очень рано, и повара не успели приготовить ничего более достойного для вас. А Василий, – подпоручик кивнул в сторону своего денщика, – пока разогреет самовар.
Мы с удовольствием начали есть, поглядывая на подпоручика. Вообще-то я был, если сказать честно, немного прибалдевший – ведь подпоручик был, вероятнее всего, моим пра-пра-пра-пра-прадедом. В моем генеалогическом древе имелся некий подполковник Иван Тимофеевич Алексеев, про которого мне было известно лишь то, что он родился в 1833 году, а погиб в 1878 году во время русско-турецкой войне в Болгарии.
Впрочем, кого у меня только ни было в предках – даже Голицыны и Оболенские – когда я впервые услышал «Поручика Голицына», то подумал, что героями песни могли быть и мои родственники. Кстати, в моих пращурах числились и Шеншины – надо будет поговорить с Николаем Васильичем. Было бы занятно найти общего с ним предка.
Мой прапрадед, подпоручик Алексей Андреевич Сапожников, погиб в Первую Мировую, защищая крепость Осовец. Потом разразилась Февральская революция, а за ней и Октябрьская. В Москве стало голодно, и прапрабабушкина служанка Алевтина Ивановна Васильева отвезла моего двухлетнего прадеда Евгения и его годовалую сестру Елену к своей семье в подмосковную деревню. Вскоре из Москвы пришла ужасная весть – в дом вломились налетчики – то ли бандитствующие революционеры, то ли уголовники с «идейной мотивацией». Как бы то ни было, но они убили мою прапрабабушку.
У самой же Алевтины Ивановны было двое своих детей, примерно того же возраста, что и мой прадед. Но в страшном 1919 году вспыхнула эпидемия тифа, и оба они умерли. А прадед с сестрой каким-то чудом выжили. И Алевтина Ивановна заменила им мать.
Потом, когда Аристарх Фёдорович, муж Алевтины Ивановны, вернулся домой с Гражданской войны, семья переехала обратно в Москву, объявив прадеда с сестрой своими родными детьми. Так мой прадед стал Евгением Аристарховичем Васильевым, и в графе «происхождение» писал «из крестьян», что в будущем ему весьма пригодилось.
Уже после Великой Отечественной, когда прадед вернулся с фронта, Алевтина Ивановна наконец решилась, и рассказала ему и его сестре про их настоящих родителей, а также передала им кое-какие бумаги и немногие семейные реликвии, которые прапрабабка сунула ей, когда Алевтина Ивановна уезжала в деревню. В числе них был лист, на котором было изображено наше генеалогическое древо.
В перестроечные годы многие из нашей родни поменяли фамилии и вступили во вновь созданные Дворянские собрания. Впрочем, тогда в них стремились все кому ни лень. «Месье Журденов» развелось видимо-невидимо. Например, родители одного моего школьного приятеля вступили одними из первых в Дворянское собрание. И с тех пор парень больше ничего не делал по дому – как говорила его мать, «он, в отличие от вас, голубых кровей» – не подозревая, что мы с братьями как раз и были обладателями этой самой «голубой крови». Потом, конечно, обнаружилось, что предки его были не дворянами, а купцами, и из Собрания их с позором выставили...
А когда я спросил папу, почему он не вступает в Собрание, тот внимательно посмотрев мне в глаза, сказал мне:
– Женя, фамилию я менять не собираюсь. Ведь именно Аристарх Федорович и Алевтина Ивановна спасли от смерти и вырастили моего деда, а твоего прадеда. И он всю жизнь считал их своими родителями. А Собрание? Что мне там делать? Мы должны годиться всем тем, чего мы достигли сами. Предков же своих мы чтить будем и безо всякого Собрания.
Лист с генеалогическим древом хранилось у старшего брата отца, у дяди Алексея. Он подарил мне на мой двадцать первый день рождения его цветную фотокопию в красивой рамке. Оно так и осталось в моей питерской квартире, а вот ноутбук, с помощью которого я недавно начал заниматься генеалогическими исследованиями, я почему-то взял с собой в Венесуэлу. И теперь вся эта информация может мне пригодиться...
Ваня попил крепкого чаю, заедая все большими кусками белого хлеба, потянулся, и сказал:
– Лепота! Давно я так вкусно и плотно не завтракал.
Хоть мы и принадлежали к ведомствам, интересы которых порой пересекались, мы с ним были знакомы давно, еще с войны 2008 года. Тогда я был еще прапорщиком. Когда наши заняли Поти, мы тормознули там грузинскую разведывательно-диверсионную группу на пяти американских «Хаммерах». «Храбрые грузины» тут же подняли руки вверх. Нам они были малоинтересны, а вот «Хаммеры»… Точнее, даже не сами «пепелацы», а их «начинка». Когда мы показали свои трофеи высокому начальству, то оно пришло в восторг. Оказалось, что нам попала в руки аппаратура связи с американскими разведывательными спутниками со всеми сопутствующими сверхсекретными документами, которые грузинские «супермены» так и не удосужились уничтожить.
Естественно, нам поручили охранять свои сверхценные трофеи, и для усиления руководство прислало к нам команду, в которой был и Ваня Копылов, тогда еще лейтенант. Так мы и познакомились.
Что потом произошло с той драгоценной аппаратурой – тайна покрытая мраком. Известно только, что американцы еще долго слезно просили вернуть ее назад, а мы сокрушенно разводили руками, и делали вид, что не понимаем – о чем, собственно, идет речь. Нас всех потом наградили – подозреваю, в том числе и за это. Вскоре мы с Ваней расстались, и снова встретились лишь на борту БДК «Королев».
Я посмотрел на него, улыбнулся, и сказал:
– Ну, вроде зоб вроде набили. А где наш ротмистр?
И, как часто бывает в таких случаях, после этих моих слов открылась дверь, и в помещение вошел Шеншин.
– Господа, я послал государю императору по телеграфу донесение о моем прибытии и о том, что со мной следуют офицеры из дружественной России эскадры. Пока я жду ответа – возможно, или мне одному, или всем нам, предстоит поездка в Петербург. А может быть и так, что император сам прибудет в Ораниенбаум. Как только по телеграфу придет ответ, меня сразу оповестят. А пока, господа, выкажем свое почтение великой княгине Елене Павловне – она уже проснулась и прислала весточку о том, что хотела бы поближе познакомиться с офицерами, прибывшими в ее дворец на столь необычных железных каретах…