Откуда есть пошла Русская Америка

[Road Warrior]

5. Плейбой, я с тобой...

Густав оказался вертлявым и худым человеком лет сорока, как мне показалось - оказалось потом, что на самом деле ему тридцать два, но, похоже, russischer Wodka, а также polnischer Wodka во время предыдущих его странствий, сделали своё дело. Русского почти не знал, а вот по немецки говорил хорошо.

Густав приехал со своей любовницей Катериной - той самой, из-за которой ему в конце концов отказали в руке и сердце царевны Ксении, и двумя детьми трёх и пяти лет - Ларсом и Сигрид. Поселились они в Китай-городе, недалеко от нас. В первый же вечер, Густав и Катерина пришли к нам вечером на званый ужин. Катерина оказалась наполовину шведкой, наполовину полькой, весьма располневшей и страшной дамой с мышиного цвета волосами и визгливым голосом, и весьма вздорным характером - она сразу стала громко требовать мягкую карету на всё путешествие, десяток слуг, и ночёвку только по высшему разряду. Да, подумал я, хотеть, дорогая, можешь всё, что угодно, а не нравится, можешь и здесь остаться.

На следующий день, рано утром, ко мне пришёл Миша и сказал:

- Лёх, тут такое дело... Спустись, увидишь сам.

- А что?

- Густав. Один.

Я с трудом раскрыл глаза, помыл лицо в принесённом мне тазике - понятно, водопровод появится в Москве нескоро - оделся (подумав вскользь, эх, сейчас бы в душ...), и спустился в небольшой кабинет, куда Миша провёл Густава.

- Ваше превосходительство, - сказал тот по немецки с умоляющим выражением лица, - можно ли мне с вами поговорить наедине?

- Слушаю вас, ваше высочество, - сказал я, ведь он всё-таки был особой королевской крови.

- Умоляю вас, - сказала данная особа королевской крови. - Я не хочу странствовать с этой дурой.

- Она же мать ваших детей, - сказал я.

- Сигрид - может быть. Ларс на меня совсем не похож, чернявый и похожий на слугу, который был у нас в доме в Данциге. А Катерина - мегера. Вы думаете, я её сам выписал? Нет, она прибыла в Москву, услышав, что меня сюда призвали, и она испортила мне династический брак с принцессой Ксенией. А Ксения - весьма красива, мила, и умна, в отличие от Катерины.

- Ладно, - сказал я. - Что вы от нас хотите?

- Не могли мы отъехать тайно? А Катерине я оставлю терем в Угличе и денег на прокорм детей, даже Ларса.

Плейбой, блин, подумал я. Связался с дурой, теперь не может с ней совладать. И, главное, он нам нужен - иначе шёл бы ты, голубчик, куда подальше, сам бы и разбирался с "бабой гневной". Вслух же сказал:

- Ладно, придумаем что-нибудь. Только вы будете делать всё, что я от вас потребую, и никакой самодеятельности.

- Йа, йа, - закивал тот головой.

- И ни слова ни вашей уважаемой подруге, ни кому-либо из слуг. И, самое главное, больше не пейте - а то разболтаете ещё в пьяном виде. И последнее: вот вы обещали креститься в православие, когда приедете в Россию. Почему вы этого не сделали?

- Катерина запретила.

- Вот теперь и креститесь. Тайно.

Как ни странно, он действительно ничего ей не сказал, хотя пить, конечно, не перестал. Мы пригласили портного и скорняка на дом, чтобы они сняли с него мерки и сделали ему новый походный гардероб, а также и крестильную рубаху, после чего подоспело время крещения. Сделано это было в Спасском монастыре за Иконным Рядом - патриарх лично обязал тамошнюю братию хранить молчание до того дня, когда Густав уедет из Москвы. А последнему пришлось подписать грамоту о том, что он крестится по собственному желанию, да и собственноручно внести своё имя в крестильный реестр монастыря. Крёстным отцом стал я, крёстной матерью - Ксения Годунова. Таким образом, претендовать на её руку он больше не мог.

Кстати, при крещении я впервые увидел Ксению. Она оказалась действительно красива, а при беседах после крещения и весьма образована и умна. Не везло девушке с мужиками, подумал я. Эх, не будь я женат... Хотя, конечно, кумовьям тоже вступать в брак не полагалось. А вот неженатых среди нас достаточно - только лишь бы царь Борис не осерчал, когда я приду просить её руки и сердца, например, для того же Саши Сикоева... Если, конечно, Саша Ксении понравится, а Ксения Саше.

Первая школа на тот момент уже действовала - патриарх прислал своего монаха для уроков Закона Божия, а всё остальное преподавали пока наши ребята, включая и меня. Преподавали мы в одном из зданий Алексеевского монастыря, а учениками у нас были пока ещё только дворянские дети - из предложенных нам ста двадцати мы отобрали тридцать двух, и оставшиеся родители были весьма недовольны, хотя мы и обещали взять большинство из оставшихся в будущем. Я лично взял на себя преподавание математики, и был приятно удивлён - почти все дети оказались достаточно способными, и уже знали не только арифметику, но и начатки алгебры.

И вот пришёл караван с оружием, зерном, инструкторами и учителями. Первые элеваторы в Измайлово были уже построены, и туда отгрузили привезённое зерно. Густава мы взяли в Измайлово якобы для эксурсии и инспекции - узнав, что туда можно было только верхом (что не было правдой, но Катерина купилась), она отказалась с нами ехать, и Густав уехал туда с нами без сопровождения. А там нас уже ждал караван для путешествия в Александров.

[Road Warrior]

6. И вот опять вагоны, перегоны, перегоны...

На этот раз, наш караван должен был состоять из всего пяти повозок - одна для меня с ребятами, две для охраны - всё наши люди, одна с людьми царя, и одна для Густава. Так мы доехали до Твери за всего четыре дня, как Густав ни плакался, что он устал и больше не может, и что Катерина бы не одобрила такого путешествия. Я не выдержал и сказал:

- Ваше высочество, а не угодно ли вам вернуться за Катериной? А то она, вероятно, в недоумении - куда же делся мой любимый?

Густав резко замолчал и больше о своей брошенной "красавице" не упоминал. Впрочем, в Твери мы остановились на ночь не абы где, а в путевом дворце царя - и я Густава, который, похоже, давно не мылся, потащил в баню, преодолевая сопротивление и крики, что он, мол, не верит в русские бани. Впрочем, ему даже понравилось, равно как и вобла под пиво после бани.

В Твери ко мне подошёл купец и попросил разрешения, чтобы их караван двигался с нашим кортежем до Новгорода. Он сказал, что после истории с Волчонком о нас теперь такая слава, что ни один бандит к нам даже не подойдёт. Он предлагал мне немалых денег - ведь разбойничьи нападения случались достаточно регулярно и стоили ему намного больше; на что я ему сказал - пусть доставит десять телег зерна в тверской элеватор, который был уже построен, но пока ещё пуст. Подписывать мы ничего не стали; тогда слово русского купца было сильнее любого контракта. Более того, мы с ним договорились, что мы проведём его обратно из Новгорода в Москву за те же десять телег, и если он доставит больше, то за каждую телегу зерна мы заплатим по три золотых монеты - немалые деньги в те времена. Те же деньги мы обещали и за доставку зерна в другие центры - Вышний Волочок, Новый Торг, сам Новгород.

Я думал, что в Новом Торге ничего построено не будет, ведь один из артели выдал нас бандитам, но построено было - и артель попросила всего лишь половину договорной суммы, сказав, что это "во искупление греха нашего брата". Мы всё равно заплатили, что обещали, на что те тоже обещали купить для него зерно, причём первые четыре телеги - бесплатно. Зерно скупалось у помещиков - урожай обещал быть щедрым, и цены на пшеницу и рожь были весьма низкими, ведь нужно было найти место для нового урожая.

В Новгороде мы распрощались с Иваном Головиным (так звали купца, который был своего рода начальником каравана), и поехали быстрее - в Александрове были уже двадцать второго августа. Дни были всё ещё длинными, но уже стало намного прохладнее, и я с удовольствием вернулся в свою каюту на "Победе". Каюту для Густава тоже приготовили, и даже повесили распечатку шведского герба на двери, чем он был весьма расстроган.

Александров за лето превратился из сельца вокруг церкви с царским двором в немалого размера городок - уже было построено около пятидесяти домов, две школы, новая церковь, причалы, амбары, перевалочный пункт для зерна и многое другое, и вокруг строились всё новые дома - с помощью техники, привезённой нами. В порту стояло несколько русских и немецких кораблей, разгружавших зерно и другие товары, и загружавших лес. Похоже, как говорил некогда любимый мною и ненавидимый его собственным народом Горбачёв, "процесс пошёл, подвижки есть."

Я пошёл на поклон к отцу Пафнутию, отнёс царские грамоты нашим ребятам, поговорил с Тимофеем - нашим будущим "человеком из центра", и на следующее утро "Победа" ушла в море.

Николаев тоже приятно удивил - там, где "на берегу пустынных волн" недавно была пара деревенек и густые леса, уже находился нехилого размера городок, побольше даже Александрова. Заселили его, как и сам Александров, в основном бедными крестьянами и их семьями, а также младшими детьми мастеровых - кто с берегов Невы, кто с Ладоги, кто даже подтянулся из Новгорода и Пскова. Так что и здесь, похоже, всё шло даже не по плану, а опережая график. После обеда, мы пошли дальше, и заночевали на Гогланде, где тоже всё, похоже, шло даже лучше, чем мы ожидали.

На следующее утро, мы пошли в Ревель. Казалось, нам повезло и на этот раз - Столарм был в городе, и мы с Густавом поехали в Ревельский замок.

Столарм встретил нас весьма радушно, устроил пир в честь Густава, после чего сделал мне чуть заметный жест, и пока Густав и дальше предавался обжорству и шнапсу, мы прошли в частный кабинет Столарма.

Он достал бутылку апфелькорна - немецкой водки из пшеницы и яблок - налил нам по стопочке, поднял её и сказал:

- Рад вас видеть, ваше превосходительство, - сказал он. - Ваше здоровье!

- Спасибо, адмирал. И я вас тоже рад видеть.

И я провозгласил тост за Столарма.

После чего последний перешёл к делу.

- Так вот, есть хорошие новости, есть и плохие. Начну с плохих. Не все горят желанием видеть Густава регентом. Стокгольм сейчас во власти Карла Гюлленхильма, незаконнорожденного сына того самого Карла, которого недавно здесь повесили. Южная Швеция, острова Готланд и Эланд - наши, так жем как Або и вся Финляндия, а также Ревель и вся Эстляндия. А вот всё к северу от Норршёпинга - на стороне Карла.

- Интересно... И что вы предлагаете делать?

- А теперь хорошие новости. Кое-кто из людей Карла - включая герцогов Вестманлана и Сёдерманлана - готовы присягнуть Густаву, если он появится в Швеции. И флот Гюлленхильма сейчас осаждает Мариехамн на Аландских островах. Что если ваша "Победа" прогуляется туда...

Подумав, я предложил такой вариант:

- Если мы уйдём завтра утром, причём одни, то осаждающие ничего не узнают, и мы сможем перестрелять их, как куропаток, после чего спокойно дождаться ваш флот.

- Вероятно, это и есть лучший вариант - подумав, сказал Густав. - Ну что ж, так и договоримся. Густава я лучше возьму с собой, вы не находите?

- Наверное, да.

Через два дня, мы подошли к Мариехамну. Полтора десятка шведских кораблей блокировали залив, и три из них вели огонь по крепости на полуострове, на котором располагался и сам город.

Увидев наш корабль, обстрел прекратился, а шведские флаги поползли вниз. Вскоре к нам подошла шлюпка с самим Гюлленхильмом.

- Здравствуйте, я Карл Гюлленхильм, регент Швеции.

- Заходите, ваше высочество, - сказал я с улыбкой. - Я Алексей, князь Николаевский, союзник легитимного короля Швеции Иоанна и его регента, Густава.

- Ваше превосходительство, - сказал тот, - Густав в России.

- Нет, ваше высочество, - сказал я, - Он в Ревеле и вот-вот будет здесь.

- Понятно... - сказал Гюлленхильм. - Ваше превосходительство, а вы не позволите нам вернуться в Стокгольм? Мы уже наслышаны о вашем корабле и знаем, что любое сопротивление вам - самоубийство.

- Нет, увы, не могу, - сказал я. - Если вы сдадитесь, то я гарантирую вам жизнь и ходатайство перед Густавом о сохранении вашего имущества, а также имущества ваших людей. Хотя, конечно, разрушения и смерти, причинённые вами в Мариехамне, вам придётся оплатить сполна, равно как и определённую контрибуцию за развязанный вами мятеж.

- Ну что ж, ваше превосходительство, - сказал тот, - придётся пойти на ваши условия. Эх, не будь мой папа таким безрассудным, он и посейчас был бы королём, пусть ещё некоронованным...

- Хорошо, ваше высочество. Тогда попросил вы вас остаться на нашем корабле почётным гостем - адмирал Смоларм вот-вот будет здесь. Ваши люди донесут новость о вашей капитуляции до кораблей вашего флота. И я не советую пытаться уйти из залива - мы, знаете ли, видим даже ночью, и я не думаю, что у кого-нибудь из ваших капитаном самоубийственные наклонности.

- Да куда уж там, ваше превосходительство, - грустно усмехнулся Гюлленхильм, садясь писать прокламацию для своих людей.

[EugenOS]

- Вероятно, это и есть лучший вариант - подумав, сказал Густав. - Ну что ж, так и договоримся. Густава я лучше возьму с собой, вы не находите?

Густав сам себя возьмет с собой?

[Road Warrior]

Густав сам себя возьмет с собой?

Упс! Понятно, что Столарм возьмёт Густава...

[вованд]

Не могу понять, почему такое пресмыкание перед царем.ГГ ему ничего не должны и им от него нужны только люди,которые ничего не стоят.
Зачем ложиться под него!?Зерно бесплатно отдают, хотя в монастырях его немеряно.Да и ещё наместника попросили, руководить собой- это вообще финиш!!!
Автор, они что, сошли с ума? Это выглядит как, если по сегоднешним меркам судить, то мы (Россия), просим какую то Дагомею прийти и порулить нами.

[Sarmat]

Не могу понять, почему такое пресмыкание перед царем.ГГ ему ничего не должны и им от него нужны только люди,которые ничего не стоят.
Зачем ложиться под него!?Зерно бесплатно отдают, хотя в монастырях его немеряно.Да и ещё наместника попросили, руководить собой- это вообще финиш!!!
Автор, они что, сошли с ума? Это выглядит как, если по сегоднешним меркам судить, то мы (Россия), просим какую то Дагомею прийти и порулить нами.

Если не идти в подчинение законному Князю Всея Руси, то все начинания теряют смысл, не развязывать же войну за престол. И даже победа над царским двором не гарантирует мира и спокойствия. В таких начинаниях всегда должно быть единоначалие, А законный Царь, на Руси уже есть. И пресмыкаться перед ним, ни кто не пресмыкается, а только лишь выказывают его право на трон и главенство над Русью, и не важно где она, в Америке или на Евразийском континенте.

[Road Warrior]

А законный Царь, на Руси уже есть. И пресмыкаться перед ним, ни кто не пресмыкается, а только лишь выказывают его право на трон и главенство над Русью, и не важно где она, в Америке или на Евразийском континенте.

Именно. И пресмыкания нет и в помине - "русские американцы" ведут себя с царём как с "первым среди равных". Царю же тоже понятно, что Русская Америка может быть "его", а может и не быть.

А "русским американцам" хочется не допустить ни голода, ни Смутного времени; насколько они будут успешны, увидим. Для них главное - Россия и её народ, как бы смешно это ни звучало.

И - да - люди нужны и для себя. Чтобы Русская Америка стала действительно русской, чтобы русские земли осваивались, чтобы всё развивалось успешно. Ведь корабли и другая техника из будущего рано или поздно придут в негодность. И к этому моменту нужна хоть какая-то возможность расти и развиваться. Более того, если мы так и останемся немногочисленными, например в районе Форт-Росса, то рано или поздно или мы растворимся среди индейцев, или, что ещё более вероятно, придут испанцы или англичане и начнут нас теснить.

И ещё. На примере "Победы" видно - победить она может кого угодно и где угодно, была бы возможность подойти поближе или высадить десант. Но на примере Ревеля мы уже видели - уйдёт "Победа", и плохо...

[Road Warrior]

7. Нарва-город слева...

Столарм оказался человеком слова - в Мариехамне, как оказалось, складировалось именно пятьдесят тонн зерна, свезённого туда по его приказу ещё до осады города, которые мы и пересыпали в специальную ёмкость в трюме корабля. Перевалочный пункт в Александрове был готов, так что "Победа" готовилась к возвращению в устье Невы. Сначала, конечно, мы зайдём на Гогланд и на Котлин, им тоже не помешало бы создать запасы зерна на всякий случай.

Адмирал и Густав готовились к торжественному въезду в Стокгольм. Подумав, я решил отказаться от присутствия на этом мероприятии - иначе Густава могут воспринять как русскую марионетку. Марионеткой он был, конечно, но марионеткой Столарма, что, на данный момент, нас вполне устраивало. Вот что будет потом, когда "Победа" уйдёт обратно в Америку, мы не знали, увы. Ведь даже кратковременное отсутствие её в Ревеле в своё время чуть не привело к гибели наших людей. Теперь, конечно, здешние нас боятся, но как только нас не будет долго, то и страх улетучится, и могут забыть о договорённостях... Столарм, похоже, человек слова - но будет ли Столарм всё ещё у власти? Густав - бесхребетный слизняк, как я уже успел убедиться, и вполне может получить новых хозяев. А через четыре года принцу Иоанну будет четырнадцать лет, и его коронуют; какая у него будет политика, сказать сложно.

Вечером двадцать девятого августа в Мариехамн пришёл кораблик из Ревеля. Вскоре к нам направилась шлюпка с "Васы". На борт взобрался лично Столарм.

- Ваше превосходительство, увы, плохая новость. Мы думали, что мы контролируем всю Эстляндию. Но гарнизон Нарвы взбунтовался против передачи Нарвы русским, а в Нарвском замке около полка с артиллерией. По нашим сведениям, они обстреливают русский Ивангород, где от силы наберётся сотня солдат...

Так, подумал я. В реку Нарову лучше не соваться - глубины там до 4-5 метров, согласно имеющейся у нас лоции. Значит, придётся делать по другому. Эх, надо было сразу брать, а не ждать у моря погоды.

Рано утром тридцатого августа, мы ушли на восток, к Усть-Нарве. Пришло время применить то оружие, которого местные пока ещё не видели.

Тридцать первого августа, на рассвете, мы уже были у цели. Ребята подготовили вертолётик, который мы взяли с собой. Понятно было, что пилотировать его буду я - других кандидатов на борту не было. А вот на пассажирское место решил посадить бомбометателя. И этот человек должен был быть как можно более лёгким.

Детей на борту "Победы" на было - ребята из Ревеля учатся в школе в Николаеве, а братья Заборщиковы в военном училище в Александрове. Все остальные были относительно тяжёлыми - кроме Эсмеральды.

В день моего возвращения, я ей сказал, что мы, увы, больше не можем быть вместе. Я ожидал всего, чего угодно - слёз, криков, злости... Но Эсмеральда улыбнулась, сказала мне, что всё понимает, поцеловала меня в щёчку и удалилась. И с тех пор точно так же, как и раньше, приходила поработать на компьютере - но не более того.

Эсмеральда, вдруг подумал я, весит не более пятидесяти - пятидесяти двух килограмм - в отличие от многих индианок, она подчёркнуто стройна, что делает её ещё красивее. Но мне здесь красота не нужна, а вот вес...

- Эсмеральда, а ты умеешь кидать камни? - спросил я.

- Умею, - ответила она. - А зачем?

- А такое сможешь? - и я показал ей гранату.

Она подняла, взвесила её в руке.

- И это смогу, Алесео.

Через двадцать минут, вертолёт с Алексеем Алексеевым, князем Николаевским, пилотом, и ответственной за бомбометание Эсфирью Александровой (такую фамилию дал Эсфири отец Никодим в честь её крёстного отца, Саши Сикоева)поднялся и полетел над рекой Наровой. Под ногами у мадемуазель Александровой находились с полдюжину гранат, "калаш" и несколько магазинов к нему. Ещё через десять минут мы увидели прекрасные крепости в Нарве и Ивангороде, и реку Нарову между ними. И мы успели туда как раз к тому моменту, когда на нарвском берегу готовились к спуску плоскодонок, и несколько сот людей в кирасах толпились на берегу, ожидая команды на погрузку.

Все посмотрели на вертолёт - его трудно было пропустить, всё-таки таких громких трещоток в здешнем небе ещё не видели - но никто никуда не побежал, похоже, не знали, что это такое, и особой угрозы не видели. У меня постоянно работали камеры - видеокамера, которую я включил ещё у устья, и фотокамера, пульт от которой был приклеен к приборной доске, и поэтому бой - или бойня - оказалась запечатлена с начала и до конца.

Мы зависли над толпой, и я поднял стеклянный колпак. И вдруг вниз полетела первая граната - и взорвалась там, где только что были самые разукрашенные павлины. Ещё граната, ещё и ещё... Толпа вдруг побежала, давясь, прочь от реки, в замок, рассудив, что там они будут в безопасности. Павлины, и ещё несколько шведов, так и остались на берегу в неестественных позах. Эсмеральда протянула мне "Калашникова", и я дал четыре коротких очереди по бегушим - упали ещё несколько человек, кто кричал от боли, кто уже не двигался.

У нас оставались три гранаты. Я закрыл колпак, и мы полетели к батареям. У первой Эсмеральда сбросила две гранаты, и, похоже, всё - сами виноваты, ребята, не надо было так близко ставить пушки. У второй же уже никого не было - похоже, личный состав разбежался.

Мы полетели над замком. Во внутреннем дворе мы увидели кучу шведов, которых какой-то офицер пытался хоть как-то построить. Шестая граната оборвала не только эти попытки, но и жизнь самого офицера.

Тем временем, с русской стороны переправлялись наши войска - увидев незавидную судьбу шведов, они поспешили и правильно сделали. Кто-то повернул пушки на замок, но после первых же выстрелов ворота замка распахнулись, и оттуда вышли шведы с поднятыми руками.

Приехавшие через десять минут "утки" с пулемётами и джип, тащивший пушку, не понадобились - Нарва уже была русской.

[Road Warrior]

8. От Выборга до Курска.

Нарвский и Ивангородский замки были усилены нашей артиллерией, хотя людей дать мы почти не могли. А вот рации появились и там, и там - вкупе с "силами быстрого реагирования" на Котлине, этого должно хватить на первое время. Силы эти, конечно, состояли из парусников, но парусников с новой артиллерией. А для зимы уже готовились сани, в том числе и сани-тачанки. Проблема будет лишь тогда, когда лёд ещё - или уже - слишком тонок для саней.

В ту ночь, впервые за несколько дней, Эсмеральда вновь нырнула в мою койку. Я хотел было выгнать её, потом подумал: всё-таки боевая подруга, заслужила, тем более, так теплее. Но невинность свою решил блюсти - и на этот раз у меня это даже удалось.

На следующий день, мы пришли в Александров, откуда мне предстояла ещё одна поездка в Москву - нужно было посмотреть, что там и как, да и царь повелел мне тогда не слишком задерживаться. Пока нас не было, пришли с юга стрельцы, посланные Борисом, и устроили лагерь на южном берегу Невы, напротив Охты. Его мы окрестили Борисовом, в честь царя. Царь прислал целую статью человек, и мне вдруг пришла в голову мысль: здесь вполне хватит человек двести, а остаток можно разделить между Нарвой и Выборгом - сто в Нарве и двести в Выборге.

Соответственно, пятого сентября мы пошли в Выборг. В отличие от Нарвы, тамошняя власть знала уже, что их отдали русским, и мы без проблем высадили в замке стрельцов, после чего неделю их учили обращаться с мосинками и 75-миллиметровыми орудиями Кане, которые для этого времени были вполне себе вундерваффе. Здесь же мы обучали и будущий нарвский гарнизон.

Тринадцатого сентября оставшаяся сотня усилила гарнизон в Нарве, и мы отправились на Гогланд, где оставили зерна для гарнизона на всю зиму, а также купленных нами в Нарве коров и овец. Оставшихся мы на следующий день переправили в Николаев - зимой здесь голода точно не будет. И "Победа" отвезла нас в Борисов, откуда мы отправились опять в Москву; "Победа" же вернулась в Николаев, где мы решили устроить постоянную точку базирования.

В Москву мы попали только седьмого октября. Уже холодало - зима в этом году, как мы уже знали, будет ранняя и весьма холодная. А со мной не было Эсмеральды - она осталась зимовать на "Победе". Уже по пути листья сначала пожелтели, а потом и начали опадать; когда мы наконец приехали, то под ногами шуршали листья, и тот улыбчивый, солнечный город, который мы помнили с лета, стал ветреным и дождливым.

Тем не менее, работы было невпроворот. Уже были готовы корпуса школы и военного училища, и наши учителя и военспецы отправились туда. Мы же вернулись в Китай-город, а Тимофей, приехавший с нами, отправился в дом своего отца. Ему предстоит подготовиться к поездке в наши края, а также получить инструкции от Посольского приказа и лично Государя.

Всё росло, всё строилось, народ уже нашёл залежи угля под Москвой, а другая группа - железную руду под Курском. И вдруг оттуда сообщили по рации, что с юга приближается крымская орда. А гарнизон города составлял всего лишь около пятисот человек.

Я быстро обсудил ситуацию с Мишей, и сразу же поехал к царю.

- Княже, твои люди могут что-нибудь сделать?

- Могут, государь. Особенно если они смогут взять с собой и воспитанников училища - тех, кто постарше.

- Хорошо. Вот грамота, по которой вам любой помещик обязан будет менять лошадей. Поезжайте, да хранит вас Господь!

После Теремного дворца, я зашёл в Чудов монастырь к патриарху, который сказал:

- Княже, я поеду с тобой в Измайлово благословить твоих воинов на ратный подвиг.

После молебна, мы собрались и пошли на юг. Ежедневно мы связывались с курской группой, и, по их словам, крепость в Курске держалась, а вот деревни вокруг Курска были разграблены. К счастью, почти все жители успели спрятаться в крепости - к югу от Засечной черты деревень почти не было. Очень помогли приданные группе два пулемёта - оба раза, когда крымчаки попытались штурмовать главные ворота крепости, они оставляли по нескольку десятков трупов. Но крымчаков было очень много, и они, похоже, практически не заметили эти потери.

Сколько их было в точности, Ренат, командир группы, не знал, но, по его оценкам, их было не менее десяти тысяч, а по словам "языка" - Ренат говорил на нижегородском татарском диалекте и мог объясниться с крымчаком - более двадцати тысяч, причём, по его словам, там ещё присутствуют около сотни польских "посланников" - другими словами, инструкторов. Похоже, Сигизмунд, король польский, а ранее и король шведский, решил создать нам проблемы на южном фронте; хотя он, наверное, и приветствовал свержение своего злейшего врага Карла, ему совсем не понравилась ни наша дружба со Столармом, ни укрепление русских позиций в Финском заливе.

Вечером восемнадцатого октября мы въехали в Фатеж, последний город перед Курском. До Курска оставался один переход, и нам рассказали, что у Хмелевой будет развилка - главная дорога пойдёт дальше на Курск, другая в обход города на Гремячку и Ворошнево. На следующий день мы заночевали у пустующей Хмелевой, после чего мы разделились - пятьсот человек с пулемётами и артиллерией пошли дальше прямо на Курск, а триста лучших, включая большинство наших "идальго", пошли в обход, на юго-запад.

Гремячка была такой же пустынной, как и Хмелевая - жители, похоже, все бежали в Курск. А вот Ворошнево было всего лишь грудой горелых бревён. Но к западу мы увидели столб чёрного дыма.

Вскоре мы услышали крики из находившейся рядом небольшой дубравы. Большая часть ребят - включая все наши тачанки - пошла в обход, а я с тремя десятками конных направился прямо в рощу.

[Sarmat]

Сечу давай!!! Крымчаков на мыло!!! Поляков на кол!!!

[YUGOROSS]

Сечу давай!!! Крымчаков на мыло!!! Поляков на кол!!!

Против мыла не возражаю, с антисанитарией будет проще бороться, а вот поляков на чепь и по несколько человек оставить на островных точках. Перемелятся, успокоятся, переженятся и русаки будут, никуда не денутся. Зато славяне и белые. Евгеника, однако! Не кое что собачье.

[Sarmat]

Перемелятся, успокоятся, переженятся и русаки будут, никуда не денутся. Зато славяне и белые. Евгеника, однако! Не кое что собачье

Не , они уже тогда с хазарами перемешались, так что, на кол.

[EugenOS]

и на этот раз у меня это даже удалось

либо: "у меня получилось", - либо тогда уж : "мне удалось"

[артем]

Road Warrior,

Скорее всё так и "по несколько сотен трупов". В те времена в атаку ходили плотными массами, тем более на приступ ворот. После работы двух пулемётов, трупами будут завалены весь мост и вся предмостная площадка.

[Road Warrior]

а вот поляков на чепь и по несколько человек оставить на островных точках.

Если б эти точки были и правда изолированными, тогда, возможно, да. А тут и Бермуду, и Св. Елену в РеИ англичане к рукам прибрали в 17 веке. И вполне вероятно, что если русские окажутся в одном из этих мест, то англичане сделают всё, чтобы их оттуда убрать.

И поляки будут в любом месте пятой колонной. А нам уже Кирюшу Поросюка хватило...

Анекдот из 80-х, из Польши: любой поляк готов умереть за родину. А вот работать за неё желающих нет...

[Road Warrior]

9. Знают польские паны.

Признаюсь, будь всё по моим представлениям, мы бы просто зачистили дубраву - но, к счастью, командовал Саша. По его приказу, бóльшая часть ребят пошла в обход, благо рощица была небольшая. И когда мы вошли в рощу, мы увидели такую картинку - с десяток молодых женщин жалось у двух шалашей, их держала дюжина татар, громко хохоча, и двое из них как раз срывали одежду с двух девушек помоложе. А чуть подальше стояли ещё двое татар, со стреноженными лошадьми, количеством около двадцати. К некоторым были приторочены какие-то тюки - похоже, добыча.

Когда мы вдруг появились из-за деревьев, эти две девушки уже были обнажены, но плодами своих трудов неправедных татары насладиться не успели - два выстрела, и один повалился с простреленной башкой, а другой корчился на земле пару минут, не более. Другие выпустили женщин и побежали - они и не подумали, что крестьянками можно воспользоваться, как живым щитом. Для них крестьянки были быдлом - и они почему-то думали, что для нас тоже.

Остались бы они стоять с поднятыми руками, может бы и выжили. А так у нас не было ни малейшей причины их жалеть. Ещё несколько выстрелов, и пятеро из них валяются на земле, а остальных повязали ребята, которые обошли дубраву. Шестерых оставшихся в живых заставили тут же копать могилу "для себя и для того парня" - сейчас не время для гуманизма, этих оставь в живых - опять пойдут угонять наших людей в рабство. Один, впрочем, сказал по польски, что копать не будет - это дело рабов. Его сразу же повесили, несмотря на крики: "Буду копать!" - другие начали работать не в пример живее, ведь для них быть повешенным означало, согласно Корану, не попасть в рай.

А вот пятого, в одежде побогаче, привели по моему приказу ко мне.

Тот начал плакаться на таком же ломаном польском, мол, они не виноваты, это всё поляки.

- Którzy polacy? - спросил я. Какие, блин, поляки?

- Там, о ясновельможный пане. В лесу... Утекли, когда вас увидели. Они нами командовали.

Интересно. Рощица крохотная - меньше, чем двести на двести метров, где это они могли оказаться?

- Ты кто такой?

- Мустафа ибн Джемиль, ясновельможный пане. Сотник. Не вешайте меня, я всё расскажу.

- Где эти поляки?

- Не знаю, побежали вон туда - и он показал на юг.

И вдруг я услышал мальчишеский голос:

- Княже, вон они, на том дубе.

Голос я узнал - это был Мишка Скопин-Шуйский, лучший "кадет" из младшей группы Измайловского училища. Ещё совсем недавно я вручал ему одну из первых медалей "за успехи и прилежание". Вот только что он делал здесь, в пятистах с лишним километрах от Измайлово?

Но, как говорится по английски, first things first. Дерево потрясли, и с дуба упали не только жёлуди - вниз повалились два польских пана, у которых оперативно отобрали сабли, а самим им связали руки за спиной.

Первый стал по немецки орать, что он, мол, граф Потоцкий и не дело быдла ему указывать. Но, получивши несколько ударов плетью, ясновельможный пан вдруг поменял пластинку и сказал, что всё расскажет, чтобы его больше не били. Заставили обоих, равно как и ибн Джемиля, помочь прочим эуропейцам крымско-татарского разлива копать. Допросить их, подумал я, ещё успеем.

Тем временем, я подошёл к женщинам. Две, которых оголили татары, уже успели одеться - хоть и в порванную, но одежду. Оказалось, они все были из Черницыно, и, заметив, что крымчаков в последнее время стало намного меньше, некоторые подумали, что те уходят обратно в Крым, и решили вернуться, а то надоело жить в шалашах в Курской крепости, тем более, сейчас, когда похолодало. И тут вдруг пришли крымчаки и поляки, поубивали мужчин, детей и женщин постарше, а тех, кто был помоложе, затащили сюда, а деревню подожгли.

- Ничего, девоньки, не бойтесь, не дадим вас в обиду, - сказал я и приказал:

- Татарскую свинью ко мне.

Саша привёл ибн Джемиля, смотревшего на меня с умилительным выражением лица.

- Отведите мне её вон туда, - сказал я.

Отвели, после чего я ему сказал:

- Рассказывай!

- Не вешайте меня, ясновельможный пане, не вешайте, нам это нельзя...

- Рассказывай.

И он рассказал. Оказалось, что атака на Курск была отвлекающим манёвром, и сюда пришли лишь около трёх тысяч.

"Интересно", подумал я. "Для них это ´лишь´ три тысячи - у нас в Курске даже с нашими ребятами столько не наберётся.

Тот продолжал, рассказав, что оставшиеся ушли на юг, чтобы подумали, что отступают - а потом по северной кромке Речи Посполитой, чтобы не попасть на русские крепости в Рыльске, Новгороде Северском и Путивле, ударят по Чернигову, куда уже направилась польская армия.

Я сделал знак, и один из наших отвёл ибн Джемиля к уже выкопанной яме, взял татарскую саблю и отрубил татару голову. То же он сделал с другими копальщиками - всеми, кроме Потоцкого, которого притащили к нам. В воздухе стоял устойчивый запах мочи и кала, а спереди у поляка виднелось огромное мокрое пятно.

Поляк рассказал про то, что атака на Курск была всего лишь отвлекающим манёвром, и что настоящей целью был Чернигов и затем Смоленск.

- Ну что ж, - сказал я. - Спасибо. Только не будь ты убийцей и насильником, я б тебя пощадил. А так, герр Потоцкий, ауф видерзейн,

- Они же быдло, эти русские! - закричал тот, после чего я сказал.

- Повесить.

- Нет! Я дворянин!

- Ты не дворянин, - сказал я. - Ты насильник и убийца.

После того, как Потоцкого бросили в яму и ребята её засыпали, я скомандовал:

- Лейтенант Пожарский!

- Есть, - вытянулся в струнку Дмитрий Михайлович, командующий первой ротой Измайловского полка. Чин этот он получил после того, как мы вспомнили, что именно он в моей истории стал народным героем через двенадцать лет - и не прогадали. Светлая голова, всё схватывает на лету, его рота - лучшая не просто во всём полку, а, думаю, и во всей Европе. Начал, как и все, сержантом, но Миша произвёл его в лейтенанты почти сразу, а потом и доверил ему роту - и не прогадал.

- Поедешь с ребятами в Курск, отвезёте девушек. Нашим передашь, пусть оставят первоначальную группу, все остальные ко мне сюда. Пойдём через Рыльск и Новгород-Северский, может, и будет в Чернигове вовремя.

- Есть!

- Кадет Скопин-Шуйский!

- Здесь, княже!

- Поедешь с ними и останешься в Курске. Когда будет караван на север в Москву, вернёшься в Измайлово.

- Есть, - сказал тот со слезами в голосе.

- И спасибо, что ты нам поляков нашёл.

Тот чуть приосанился, но всё равно был не рад. Как же он сюда попал, подумал я. Неужто в возке у Пожарского и его ребят? Похоже на то, вишь как у того глаза забегали...

Тут ко мне подошла одна из девушек:

- Княже, дозволь с твоими людьми. У нас теперь нет ни крыши над головой, ни семей.

Я подумал и сказал:

- Поедете с первым караваном в Измайлово. Учиться будете?

- Если прикажешь, княже!

- Будете. - И я написал несколько слов на бумажке и отдал её Мишке Скопину-Шуйскому. Подумав, взял ту бумажку, дописал пару слов, потом написал и начальнику гарнизона о том, что, кто хочет, пусть тоже уходят в Измайлово - но с условием, что они готовы будут учиться. Первые наши переселенцы, подумал я, ну кроме братьев Заборщиковых...

[EugenOS]

только сейчас вспомнил Заборщиковых...от она какая родословная героев...

[Road Warrior]

от она какая родословная героев...

Подождите - это ещё только начало... Вопрос - кто у них ещё будет в родословной...

[Road Warrior]

Народ, решил немного переписать последние три куска - особенно первый и третий из них. Stay tuned ;)

[Road Warrior]

Итак, переписанный кусок номер один:

8. Ты прости меня, прощай...

Нарвский и Ивангородский замки были усилены нашей артиллерией, хотя людей дать мы почти не могли. А вот рации появились и там, и там - вкупе с "силами быстрого реагирования" на Котлине, этого должно было хватить на первое время. Силы эти, конечно, состояли из парусников, но парусников с новой артиллерией. А для зимы уже готовились сани, в том числе и сани-тачанки. Проблема будет лишь тогда, когда лёд ещё - или уже - слишком тонок для саней.

В ту ночь, впервые за несколько дней, Эсмеральда вновь нырнула в мою койку. Я хотел было выгнать её, потом подумал: всё-таки боевая подруга, заслужила, тем более, так теплее. Но невинность свою решил блюсти - и на этот раз у меня это даже удалось, в зависимости от того, конечно, как определить эту невинность.

На следующий день, мы пришли в Александров. Увы, мне теперь предстояло вернуться в Москву - нужно было посмотреть, что там и как, да и царь повелел мне тогда не слишком задерживаться. Пока нас не было, пришли с юга стрельцы, посланные Борисом, и устроили лагерь на южном берегу Невы, напротив Охты. Его мы окрестили Борисовом, в честь царя. Царь прислал целую статью, то есть около пятисот человек, и мне вдруг пришла в голову мысль: здесь вполне хватит человек сто, а остаток можно разделить между Нарвой и Выборгом - по двести в каждом городе.

Соответственно, пятого сентября мы пошли в Выборг. В отличие от Нарвы, тамошняя власть знала уже, что их отдали русским, и слышала, что под русскими не так уж и плохо. И мы без проблем высадили в замке стрельцов, после чего неделю их учили обращаться с мосинками и 75-миллиметровыми орудиями Кане, которые для этого времени были вполне себе вундерваффе. Здесь же мы обучали и будущий нарвский гарнизон - в Москву хотелось попасть поскорее, пока ещё не наступила осенняя распутица.

Тринадцатого сентября двести человек усилили гарнизон в Нарве, и мы отправились на Гогланд, где оставили зерна для гарнизона на всю зиму, а также четверть купленных нами в Нарве коров и овец. Других мы на следующий день переправили в Николаев - зимой теперь здесь голода точно не будет. Погуляв по городу, который, по указу Бориса, стал моей вотчиной (впрочем, это было чисто формально - Николаев числился территорией Русской Америки, а у нас вотчин не полагалось, равно как и княжеских титулов), я с тяжёлым сердцем вернулся на Победу, которая отвезла нас в Борисов.

Хоть я и обещал патриарху расстаться с Эсмеральдой, это оказалось очень непросто. И я впервые увидел, как она плакала у меня в каюте - хотя, когда я садился в шлюпку, она даже не пришла меня проводить, чтобы не давать пищу разговорам.

Нас ждал уже готовый поезд - так назывался тогда караван. Грузы были уже давно погружены, кареты, образно говоря, поданы. Перед тем, как сесть в свою, которую я на сей раз делил с Мишей, Сашей и Тимофеем, я мельком взглянул на "Победу" - туда я вернусь не ранее следующей весны - и увидел маленькую стройную коричневую фигурку в ярких индейских цветах - Эсмеральда в последнее время носила вполне современную одежду, так что это она надела, похоже, ради меня. Эсмеральда махала белым платочком, и у меня сжалось сердце - всё-таки она стала частью моей жизни, хотя, конечно, моей единственной любимой супругой оставалась Лиза. Как это сочеталось, я не знал, и надеялся лишь, что с отъездом из Борисова у меня возникнет то состояние, что пословица описывает как "с глаз долой, из сердца вон". Впрочем, если она за зиму найдёт себе мужа, я ничего против иметь не буду - тогда у меня исчезнет искушение...

И вот последний наш взгляд на Неву и на "Победу", и поезд наш ушёл в дальние края. "Победа" же вскоре уйдёт в Николаев, где и перезимует. Мы решили не посылать её в Данциг - мазута у нас осталось, конечно, с запасом, но кто знает, понадобится ли нам этот запас в случае непредвиденных обстоятельств. А немецкие и русские купцы весьма успешно привозили зерно из Данцига - центра европейской торговли зерном, тем более, что зерно в этом году было весьма недорогим.

Дорога на этот раз прошла без единого инцидента - более того, все уже знали, кто такой князь Николаевский, и нас ждали лучшие ямщики и лошади, мы ночевали в государевых путевых дворцах, и почти каждый вечер ходили в баньку. По дороге, всё, о чём мы договаривались, было построено на удивление качественно - элеваторы, склады, школы... Занятия уже шли - и, что меня обрадовало, у нас учились не только дети бояр и дворян, но и дети купцов, и даже крестьян. Ведь одной из привилегий было право учить всех, и отмена всех сословий в наших учебных заведениях.

В Москву мы наконец приехали седьмого октября. Похолодало - зима в этом году, как мы уже знали, будет ранняя и весьма холодная. Уже по пути листья сначала пожелтели, а потом и начали опадать; когда мы наконец приехали, то под ногами шуршал павший лист, и тот улыбчивый, солнечный город, который мы помнили с лета, стал ветреным и дождливым.

Тем не менее, работы было невпроворот. Наши учителя и военспецы отправились сразу в Измайлово. Мы же вернулись в Китай-город, а Тимофей - в дом своего отца в Белом городе. Ему предстоит подготовиться к поездке в наши края, а также получить инструкции от Посольского приказа и лично Государя.

Всё росло, всё строилось, одна наша группа нашла залежи угля под Москвой, а другая - железную руду под Курском. Первая партия её ожидалась не позже середины ноября.

Девятого октября я поехал в Измайлово, наш учебный центр. Там, где в июле на берегу местного пруда ещё располагалась маленькая живописная деревня, за это короткое время построили первые здания - казармы, общежития, учебные здания. А Измайловскую усадьбу превратили в головное здание школы и военного училища. Эти здания были временными, но уже строились новые - из кирпича. А в стороне стояли палатки, в которых жили наши солдаты (название, непривычное для тогдашнего русского уха) - через полмесяца их переселят в казармы, которые уже были построены, но ещё не подготовлены.

Рядом уже работали первые заводы - в первую очередь кирпичный, но вон там уже делали сталь, пока ещё в малом количестве, но когда завезут руду из Курска, то можно будет наладить её литьё в промышленных масштабах. И уже изготавливались первые станки собственного производства; пока что машины приводила в действие плотина пруда, но первая паровая машина тоже уже была готова.

На строительстве и на заводах работали вчерашние мастеровые, а кое-где и крестьянские дети. Меня поразило, насколько качественно здесь всё делалось; этим начало семнадцатого века выгодно отличалось не только от России девяностых годов века двадцатого, но и от Америки, и даже от Германии - там брак уже давно был в порядке вещей. И так как мы очень неплохо платили, а лучших обещали взять с собой в Америку, работа кипела - и продвигалась очень быстро, конечно, под руководством наших инженеров и строителей. А то, что мы ещё и учили их детей, давало им дополнительный стимул - потерять работу не хотел здесь никто.

На следующее утро, на торжественном построении, я сначала вручал свежеотчеканенные медали лучшим кадетам из Царского Измайловского Военного Училища - так мы решили назвать свой "кадетский корпус". И золотые (точнее, позолоченные) медали получили тринадцатилетние князь Михаил Скопин-Шуйский и Андрей Мышкин, младший сын кузнеца, ныне трудившегося на Измайловских заводах. Моё "смешение сословий" сработало на ура - оба были лучшими друзьями, несмотря на столь значительную разницу в происхождении.

Затем мы чествовали солдат Измайловского полка - они только что закончили курс молодого бойца, и некоторые были произведены в офицеры после двух месяцев учёбы. Лучшей ротой была первая, которой командовал молодой князь, а для нас лейтенант, Дмитрий Пожарский, и им вручили новосшитое переходящее знамя - идея принадлежала Мише, я к ней отнёсся скептически, и зря - солдатам она очень пришлась по душе.

А во время последующего пира, ко мне вдруг подбежал кто-то из кадетов.

- Товарищ полковник, разрешите обратиться? - спросил тот. Где я и где полковник, подумал я, но мундир мне пошили именно полковничий.

- Разрешаю - наверное, не по уставному сказал я.

- Вас вызывают по рации из Курска.