#2855 Александр М. » 28.04.2013, 15:51
10 июня (29 мая). Бухарест. Госпиталь. Василий Васильевич Верещагин.
Рана моя оказалась серьезной. При осмотре меня врачами выяснилось, что пуля, пробив бедренную мышцу, прошла около самой бедренной кости. Еще чуть-чуть, и мне пришлось бы идти в «червивую каморку». Это милые черкесы, бежавшие вдоль берега за миноноской и стрелявшие на самом близком расстоянии, так наградили меня.
Местный фельдшер, когда я высказал ему надежду, что дней через 10-12 я снова вернусь в отряд, огорошил меня откровенным замечанием, что раньше двух месяцев мне и думать нечего о возвращении. Такое горе взяло меня, когда услышал это, что я чуть не удрал из госпиталя, и не пошел назад пешком; кабы приятели не отговорили меня от этой глупости, я наверное, так и бы и поступил. Все же откровенность эта принесла мне ту пользу, что я стал серьезней относиться к своей беде.
А в госпитале мне промыли рану, причем, из нее пинцетом вытащили кусочки сукна и белья, забитые туда пулей. И так было каждый раз, утром и вечером, когда мне делали перевязки. На этом врачебное попечение надо мной и заканчивалось. Русские, доктор и старший его помощник, приходили в палату два раза в день. Больше я их не видел. А туземный доктор, не то румын, не то австрийский еврей, чтобы смягчить мои боль в раненой ноге, стал делать мне уколы морфином.
А служащие госпиталя, после утренней перевязки, пропадали, и, исключая время завтрака, мы не видели их до самого вечера. Следовательно, мы не могли получить никакой помощи, а между тем многим из нас нельзя было не только вставать, но и шевелиться, не рискуя вызвать кровотечение.
Скрыдлов, который лежал в одной палате со мной, стал быстро поправляться. А у меня каждую перевязку продолжали таскать из раны кусочки белья. Началось нагноение раны. Затем, и это печальнее всего, насела лихорадка. Дело в том, что я часто и подолгу страдал от лихорадки малярийной формы, в первый раз схваченной еще в 1863 году в Закавказье, потом исправленной и дополненной в Туркестане. Китае и Индии. Хинин, лекарство от этой гадости, мне начали давать тогда, когда лихорадка сказалась очень сильной. Она имела чисто восточный характер; лишь только я закрывал глаза и забывался, как передо мной открывались громадные, неизмеримые пространства каких-то подземелий, освещенных ярко-красным огнем. В этой кипящей от жары бесконечности носились миллионы человеческих существ, мужчин и женщин, верхами на палках и метлах, проносившихся мимо меня и дико хохотавших мне в лицо…
Рана моя не заживала, а доктора отказывались сделать операцию и прочистить ее. Лихорадка просто замучила; некоторые ночи приходилось по 12-13 раз переменять намокавшее белье! К счастью, наши сестры милосердия, к этому моменту появившиеся в госпитале, исполняли эту обязанность, иначе застудиться и окончательно свихнуться было бы обычным делом.
Одну ночь мне было особенно плохо. Понимая, что дело неладно, я решил оставить кое-какие распоряжения на случай возможного конца. Ах, как смерть была близка, и как мне не хотелось умирать!
А на следующий день госпиталь посетил Государь. Войдя с большой свитой в нашу палату, Он прямо обратился к Скрыдлову:
– Я принес тебе крест, который ты так славно заслужил!
Скрыдлов поцеловал руку Государя, положившую крест ордена Святого Георгий 4-й степени. Я его понимал – такой же наградой я, 26-летний прапорщик в отставке, был награжден в 1868 году при осаде Самарканда войсками бухарского эмира. – Как давно это было!
Потом Его Величество обратился ко мне:
– А у тебя, Верещагин, уже есть такой, тебе не нужно! – И Государь подал мне руку.
– Есть, Ваше Величество, благодарю вас, – ответил я.
Еще после нескольких приветливых слов цесаревича и румынского князя Карла, Государь и его свита покинула палату. Кроме одного человека, одетого в партикулярное платье. Но выправка его говорила, что привычней для него был военный мундир. Это был мужчина уже в возрасте, среднего роста, с уже заметной лысиной. Круглое лицо, загорелая кожа, небольшая седая бородка. А вот его глаза…
Мужчина нагнулся надо мной, взял мое запястье, пощупал пульс, а потом внимательно посмотрел на меня. Лицо его стало озабоченным.
– Василий Васильевич, вам срочно нужно сделать операцию. Собирайтесь-ка вы, голубчик, в путь-дорогу, будете лечиться в нашем госпитале на «Енисее», – сказал мне этот господин.
– Милостивый государь, – ответил я, – прежде всего, скажите, с кем я имею честь говорить?
– Прошу извинить меня, Василий Васильевич, – сказал незнакомец, – позвольте представиться, капитан Тамбовцев, Александр Васильевич. В Главной квартире Государя я представляю руководство Югоросии. А для нормального лечения я предлагаю вам отправиться на наш плавучий госпиталь «Енисей», который сейчас находится в Золотом Роге.
Услышав это, я подумал было, что у меня снова началась лихорадка, и я опять начинаю бредить. – Какая Югороссия?! – Какой плавучий госпиталь «Енисей»?! – Какой еще Золотой Рог?! – Я ведь как-никак закончил Морской корпус, и прекрасно знаю, что Золотой Рог – это залив, на берегах которого расположен Стамбул!
Мои мысли, по всей видимости, отразились на моем лице. Господин Тамбовцев по-отечески покачал головой, и, улыбнувшись сказал мне:
– Василий Васильевич, похоже, что вам еще не сообщили о том, что флот Югороссии внезапным ударов прорвался через укрепления Дарданелл, и захватил Стамбул, который теперь снова именуется Константинополем. Турецкий султан Абдул-Гамид захвачен в плен, его армия деморализована, флот уничтожен. Не сегодня-завтра начнется полное освобождение Болгарии от остатков турецких войск.
– Я был как во сне. Неужели все обстоит именно так, как рассказывал мне господин Тамбовцев?! Похоже, что пока я лежал в горячке и в навеянном морфином сладком сне, в мире произошли такие замечательные события?!
Или ко мне снова явились мои видения, и господин Тамбовцев – это всего лишь фантом, который издевается надо мной, в преддверии моей смерти?
Похоже, что вид у меня в этот момент был совсем неважный. Господин Тамбовцев достал из кармана какую-то плоскую продолговатую коробочку черного цвета, с торчащим из нее отростком. Он на что-то там нажал, потом приложил эту коробочку к уху, и заговорил:
– Нина Викторовна, это Тамбовцев! – Нахожусь в госпитале в Бухаресте.
Я вздрогнул, услышав раздавшийся из этой коробочки приятный женский голос. – Александр Васильевич, с вами что-то случилось?!
- Нет, Нина Викторовна, со мной все в порядке! Просто здесь находится тяжело раненный Василий Васильевич Верещагин…
– Верещагин?! – изумилась женщина в коробочке, – тот самый?
– Да, Нина Викторовна, тот самый, – сказал господин Тамбовцев. – Его необходимо срочно эвакуировать на «Енисей». При таком лечения, как здесь, я боюсь, что он долго не протянет. Прошу прислать санитарный вертолет, и пусть он приземлится где-нибудь поближе к Бухаресту. Я дам команду парням из группы капитана Хона, чтобы они нашли подходящую площадку.
– Хорошо, Александр Васильевич, – я немедленно свяжусь с адмиралом Ларионовым. На «Енисее» есть свой вертолет. Он может с промежуточной посадкой на «Кузнецове» добраться до Бухареста. Надо спасать Василия Васильевича – это наша гордость!
Сказать по чести, я спокойно слушал переговоры господина Тамбовцева с неизвестной мне Ниной Викторовной. Ситуация была настолько фантастической, что я уже теперь не сомневался, что я снова нахожусь в бреду, и мне все происходящее мерещится. Что и Государь и господин Тамбовцев и крест лейтенанта Скрыдлова привиделись мне в лихорадочном видении. Проклятая лихорадка!
Но я ошибался. Вскоре я убедился в этом. А самое обидное, то, что реальность оказалась намного фантастичнее самых буйных моих видений.